Мы платим долги только тогда, когда хотим влезть в новые.
Дописал. Не правил. Свободное место для критики.
Текст рассказаЛжец
Мой телефон никогда не звенел и аська никогда не «кукукала». Эти вещи вообще существовали в моей жизни исключительно для «связей по работе».
Нет, конечно, был один человек, ради которого это все было приобретено, но с ним нас уже давно ничего не связывало, кроме взаимного пребывания друг у друга в «контакт-листах». Возможно, это даже моя вина.
Он всегда был немного больным, немного «на взводе». Казалось, что чуть тронь его — и зазвенит его хрупкая «душевная организация». Мне нравилась эта его взвинченность, потому что я таким никогда не был. Каждое мое слово было просчитано чуть ли не математически, результаты были точны и предсказуемы.
Мы много говорили. Обо всем на свете. Вернее, говорил он, а я слушал и вовремя комментировал. Был четкий, выверенный до мелочей порядок. Был. До тех пор, пока он не заговорил о том, чем мы были, чем он нас видел.
Его монолог был длинным, сбивчивым и непрерывным. Голос дрожал, бегал от истеричного фальцета до не свойственного ему басоватого хрипа. Я слушал, как он говорил о том, что хотел бы, чтоб наши отношения — наши разговоры — длились вечно. И в конце он задал вопрос: «Мы ведь всегда будем вместе?»
Я выдохнул дым, спрятал свое удивление и ответил: «Да».
Больше мы никогда не говорили друг с другом.
Предатель
Я не помню, когда это проснулось во мне. Не помню, когда впервые подумал о ее запястьях, как о запястьях женщины, а не друга. Так же не помню, когда проснулась эта ярко-алая ревность. Просто не могу вспомнить, когда начал считать ее запястья чем-то, что должно принадлежать только мне.
Я никогда не был особо любим или общителен — не считал это необходимым. У меня был круг людей, которых я считал своей семьей, и редкие встречи с ними приносили мне радость и некоторое равновесие. Потом, каким-то случайным образом, появилась она.
Нельзя сказать, что в ней было что-то особенное. Просто так получилось, что мне было хорошо с ней. Нравилось спорить с ней, нравилось соглашаться с ней, нравилось сидеть с ней в кафе или у нее на кухне. Я не воспринимал ее-женщину, но мне безумно нравилась она-человек. Настолько, что стал обходиться без редких встреч с семьей. Это, наверное, называется «любовной горячкой».
А потом... в какой-то день я понял, что вижу женщину перед собой. Сигареты стали отдавать паленым. Я испугался настолько, что позволил себе втянуться в несколько малозначительных интрижек. И рассказывал о них ей-женщине, а не другу. Не знаю, что происходило с ней. В это же время она решила написать мой портрет. Увидев законченную работу, я ужаснулся точности, с какой она изобразила меня. Оставались лишь две дороги: либо отбросить страх и почувствовать ее-женщину, либо исчезнуть, оставив ей лишь боль.
Я медлил. Я страдал, неспособный принять решение. Все, что связывало нас, распадалось. Иногда я даже не мог находиться с ней в одной комнате.
Тогда — я отчетливо это помню — я выбрал путь. И сбежал.
Труп
Меня всегда удивляло, почему у людей, которые знают, что их фотографируют, такое усталое выражение лица? Всем своим видом они словно бы говорят: «Как я устал от жизни, от этих ненужных фотографий — от всего!» И это выражение сохраняется даже тогда, когда они пытаются улыбнуться.
Я ни разу не видел исключений, ни работая фотографом, ни делая фотографии просто так, на дружеских встречах. Особенно больно видеть это выражение на лицах друзей: ты помнишь смех, которым сопровождалась съемка, помнишь, как они сами просили тебя сфотографировать их то в той, то в иной позе. А потом смотришь — все та же усталость в глазах. Страшно видеть это выражение на лице у невесты.
Порой даже кажется, что это особенность нашей культуры. Как в средние века «было модно» изображать святых — тщедушных и слабых телом, так и сейчас у нас модно выходить на фотографиях с таким лицом. Отсутствие этой совершенно естественной усталости на лице — дурной тон. Что скажут наши потомки, если они когда-нибудь увидят наши лица? Ни в коем случае нельзя показаться действительно счастливым и свободным!
Я сам иногда попадаю в кадр — очень редко, но все же... И когда я вижу это выражение на своем лице, я понимаю, что уже умер.
Текст рассказаЛжец
Мой телефон никогда не звенел и аська никогда не «кукукала». Эти вещи вообще существовали в моей жизни исключительно для «связей по работе».
Нет, конечно, был один человек, ради которого это все было приобретено, но с ним нас уже давно ничего не связывало, кроме взаимного пребывания друг у друга в «контакт-листах». Возможно, это даже моя вина.
Он всегда был немного больным, немного «на взводе». Казалось, что чуть тронь его — и зазвенит его хрупкая «душевная организация». Мне нравилась эта его взвинченность, потому что я таким никогда не был. Каждое мое слово было просчитано чуть ли не математически, результаты были точны и предсказуемы.
Мы много говорили. Обо всем на свете. Вернее, говорил он, а я слушал и вовремя комментировал. Был четкий, выверенный до мелочей порядок. Был. До тех пор, пока он не заговорил о том, чем мы были, чем он нас видел.
Его монолог был длинным, сбивчивым и непрерывным. Голос дрожал, бегал от истеричного фальцета до не свойственного ему басоватого хрипа. Я слушал, как он говорил о том, что хотел бы, чтоб наши отношения — наши разговоры — длились вечно. И в конце он задал вопрос: «Мы ведь всегда будем вместе?»
Я выдохнул дым, спрятал свое удивление и ответил: «Да».
Больше мы никогда не говорили друг с другом.
Предатель
Я не помню, когда это проснулось во мне. Не помню, когда впервые подумал о ее запястьях, как о запястьях женщины, а не друга. Так же не помню, когда проснулась эта ярко-алая ревность. Просто не могу вспомнить, когда начал считать ее запястья чем-то, что должно принадлежать только мне.
Я никогда не был особо любим или общителен — не считал это необходимым. У меня был круг людей, которых я считал своей семьей, и редкие встречи с ними приносили мне радость и некоторое равновесие. Потом, каким-то случайным образом, появилась она.
Нельзя сказать, что в ней было что-то особенное. Просто так получилось, что мне было хорошо с ней. Нравилось спорить с ней, нравилось соглашаться с ней, нравилось сидеть с ней в кафе или у нее на кухне. Я не воспринимал ее-женщину, но мне безумно нравилась она-человек. Настолько, что стал обходиться без редких встреч с семьей. Это, наверное, называется «любовной горячкой».
А потом... в какой-то день я понял, что вижу женщину перед собой. Сигареты стали отдавать паленым. Я испугался настолько, что позволил себе втянуться в несколько малозначительных интрижек. И рассказывал о них ей-женщине, а не другу. Не знаю, что происходило с ней. В это же время она решила написать мой портрет. Увидев законченную работу, я ужаснулся точности, с какой она изобразила меня. Оставались лишь две дороги: либо отбросить страх и почувствовать ее-женщину, либо исчезнуть, оставив ей лишь боль.
Я медлил. Я страдал, неспособный принять решение. Все, что связывало нас, распадалось. Иногда я даже не мог находиться с ней в одной комнате.
Тогда — я отчетливо это помню — я выбрал путь. И сбежал.
Труп
Меня всегда удивляло, почему у людей, которые знают, что их фотографируют, такое усталое выражение лица? Всем своим видом они словно бы говорят: «Как я устал от жизни, от этих ненужных фотографий — от всего!» И это выражение сохраняется даже тогда, когда они пытаются улыбнуться.
Я ни разу не видел исключений, ни работая фотографом, ни делая фотографии просто так, на дружеских встречах. Особенно больно видеть это выражение на лицах друзей: ты помнишь смех, которым сопровождалась съемка, помнишь, как они сами просили тебя сфотографировать их то в той, то в иной позе. А потом смотришь — все та же усталость в глазах. Страшно видеть это выражение на лице у невесты.
Порой даже кажется, что это особенность нашей культуры. Как в средние века «было модно» изображать святых — тщедушных и слабых телом, так и сейчас у нас модно выходить на фотографиях с таким лицом. Отсутствие этой совершенно естественной усталости на лице — дурной тон. Что скажут наши потомки, если они когда-нибудь увидят наши лица? Ни в коем случае нельзя показаться действительно счастливым и свободным!
Я сам иногда попадаю в кадр — очень редко, но все же... И когда я вижу это выражение на своем лице, я понимаю, что уже умер.
@темы: my art
-
-
29.03.2009 в 19:23Если говорить в целом о - рассказе? - то мне бросилось в глаза одно: "Труп" не сочетается с предыдущими двумя. В первых есть сюжетная линия, четкий герой-рассказчик. Ну, для меня они вообще довольные сильные и по чувствам, вложенным в них. В "Трупе" это смазано, больше похоже на общие раздумья. И, да - это не о тебе. Не о тебе in particular. Поэтому в этой тройке он смотрится не очень - чисто на мой взгляд.
Если говорить отдельно о трех частях... А я ничего не буду говорить отдельно о трех частях.=) Просто я сейчас читаю, слушаю и смотрю только англоязычные произведения - мозг с трудом переключается на русский. Извини за это...=)
-
-
29.03.2009 в 19:35-
-
30.03.2009 в 09:35отсюда и замечание про две первых части - это зарисовки. особенно, первая. все-таки в литературе следует что-нибудь придумать, дополнить и усилить. хотя конечно, "жизнь жестче", но тогда больше сильных моментов нужно. извини, но и сам случай вроде как описан в малых жанрах немало.
хорошо идешь, сильнее топай, я бы сказал
-
-
30.03.2009 в 10:01