Мы платим долги только тогда, когда хотим влезть в новые.
"Иду в баню - амигаса,
Иду на прогулку - амигаса.
Осенью - амигаса.
Весной - амигаса.
Прохожу по лестнице
Мимо друга, слышу шаги,
Но лица не вижу.
Нас разделяет амигаса:
Моя амигаса
И его амигаса.
Две одинаковые,
Две проклятые,
Две ненавистные амигасы" (с) автор мне неизвестен
Вспоминаю эпизод из ранней своей жизни - до Зои еще, до Макса даже. Это был урок ИЦН(своеобразная пропедевтика психологии). Разговор был о чем-то вроде восприятия собственного "я", его представленности в сознании, и о разнице между тем за кого нас принимают люди и как мы воспринимаем себя. Нас попросили об этом рассказать.
Я и рассказал. Все, что думал.
А думал я тогда примерно следующее: "Я не тот, за кого меня принимают: я полон прожорливой пустоты. Во мне нет ничего, что могло бы..." - и бла-бла-бла. Не ошибусь, наверное, если предположу, что этот страх в той или иной степени проявлялся в каждом. Меня интересует другой аспект этого воспоминания: моя неуместно предельная честность и откровенность сделала меня крайне уязвимым перед достаточно большой группой людей. Людей, которые, вероятно, по причине малого возраста, и не заметили моего промаха. Но этот эпизод сильно повлиял на мои отношения с людьми: от меня отдалились все, кто это слышал. Или я отдалился от них всех? Не так важно.
Важно то, что откровенность - предельная на тот момент; я действительно верил в то, что говорю, и осознавал, что даю не в те руки оружие против себя, вкладываю его буквально, - не встретила отклика. Никакого: ни сочувствия, ни порицания. Люди просто отказались "играть в эту игру".
Что приводит меня к выводу: я, считающий, что откровенность - дорога к Благу, живу в мире, где она не просто регулируется откликом среды, но даже - болезненно ограничивается.
Вопрос заключается в том, насколько это ограничение нам полезно.
Чувство "уместности" того или иного откровения, или даже чувство "табуированности" той или иной темы для разговора, пронизывает все сферы нашей жизни: начиная работой и заканчивая сферами самоактуализации и интимных отношений.
Наша жизнь соткана из молчания: мы молчим о своих чувствах, считая, что они незначительны и малоинтересны; мы молчим о своих проблемах, считая сам факт разговора о них не post factum признаком слабости; мы молчим о надеждах и чаяниях, боясь сглазить - или потерпеть неудачу и показаться смешными идиотами; молчим о желаниях - из страха встретить порицание.
Все наше социальное развитие, все наше стремление к благу, все наши попытки найти Эльдорадо, привели лишь к созданию золотой клетки вокруг каждого отдельного элемента системы.
Молчание, нехватка общения - первый признак социальной изоляции. Мы, преследуя химеру по имени "Успех в жизни", сами, добровольно, загоняем себя в тюрьму. В этой тюрьме для всего того многообразия и богатства нашей внутренней жизни, для всех тех сокровищ, что хранит наша душа, недостаточно места - и не помогает никакая сублимация.
Постепенно, шаг за шагом, стежок за стежком, мы забываем наш говор, мы забываем, что такое "мыслить" - это слишком сложно и абсолютно бесполезно, если мы находимся в духовной изоляции.
Конечно, можно предположить, что так было всегда, а это ложное ощущение, что где-то когда-то было лучше - лишь иллюзия, связанная с отсутствием каких-либо достоверных свидетельств о жизни не-сейчас или не-здесь. Я долгое время находился во власти убеждения, что, двигаясь по временной прямой в обратном направлении, мы можем видеть примеры социальных систем, которые были здоровее с точки зрения психологии. Нет, не было так: век-два назад уже были камеры-одиночки в тюрьмах, уже были истории серийных убийств, уже проявила себя истерия. Древний мир - Античная Греция, например, - вообще казался мне чем-то вроде мечты. И что же? Не было там отклонений от нормы? Были, еще как были: просто сама категория нормы тогда была шире из-за неявленности, непредставленности всех аспектов этой категории в сознании людей. И лишь действительно крайние проявления, лишь патологии, удостаивались ярлыка "отклонение от нормы".
Многие знания - многие печали. Плачет философ или смеется - не столь важно. Важно то, насколько эти знания помогают нам менять реальность. Древний мир награждал своих богов относительным всеведеньем. Развитие науки вложило в нас тот же дар - относительное всеведенье. Боги древнего мира создавали вещи, формировали реальность, подчиняя ее своей воле - своим "всеведеньем"; а что можем делать мы? Мы - такие продвинутые, такие цивилизованные, забыли о своей богоподобной природе и предали ее забвению.
А себя - молчанию.
Иду на прогулку - амигаса.
Осенью - амигаса.
Весной - амигаса.
Прохожу по лестнице
Мимо друга, слышу шаги,
Но лица не вижу.
Нас разделяет амигаса:
Моя амигаса
И его амигаса.
Две одинаковые,
Две проклятые,
Две ненавистные амигасы" (с) автор мне неизвестен
Вспоминаю эпизод из ранней своей жизни - до Зои еще, до Макса даже. Это был урок ИЦН(своеобразная пропедевтика психологии). Разговор был о чем-то вроде восприятия собственного "я", его представленности в сознании, и о разнице между тем за кого нас принимают люди и как мы воспринимаем себя. Нас попросили об этом рассказать.
Я и рассказал. Все, что думал.
А думал я тогда примерно следующее: "Я не тот, за кого меня принимают: я полон прожорливой пустоты. Во мне нет ничего, что могло бы..." - и бла-бла-бла. Не ошибусь, наверное, если предположу, что этот страх в той или иной степени проявлялся в каждом. Меня интересует другой аспект этого воспоминания: моя неуместно предельная честность и откровенность сделала меня крайне уязвимым перед достаточно большой группой людей. Людей, которые, вероятно, по причине малого возраста, и не заметили моего промаха. Но этот эпизод сильно повлиял на мои отношения с людьми: от меня отдалились все, кто это слышал. Или я отдалился от них всех? Не так важно.
Важно то, что откровенность - предельная на тот момент; я действительно верил в то, что говорю, и осознавал, что даю не в те руки оружие против себя, вкладываю его буквально, - не встретила отклика. Никакого: ни сочувствия, ни порицания. Люди просто отказались "играть в эту игру".
Что приводит меня к выводу: я, считающий, что откровенность - дорога к Благу, живу в мире, где она не просто регулируется откликом среды, но даже - болезненно ограничивается.
Вопрос заключается в том, насколько это ограничение нам полезно.
Чувство "уместности" того или иного откровения, или даже чувство "табуированности" той или иной темы для разговора, пронизывает все сферы нашей жизни: начиная работой и заканчивая сферами самоактуализации и интимных отношений.
Наша жизнь соткана из молчания: мы молчим о своих чувствах, считая, что они незначительны и малоинтересны; мы молчим о своих проблемах, считая сам факт разговора о них не post factum признаком слабости; мы молчим о надеждах и чаяниях, боясь сглазить - или потерпеть неудачу и показаться смешными идиотами; молчим о желаниях - из страха встретить порицание.
Все наше социальное развитие, все наше стремление к благу, все наши попытки найти Эльдорадо, привели лишь к созданию золотой клетки вокруг каждого отдельного элемента системы.
Молчание, нехватка общения - первый признак социальной изоляции. Мы, преследуя химеру по имени "Успех в жизни", сами, добровольно, загоняем себя в тюрьму. В этой тюрьме для всего того многообразия и богатства нашей внутренней жизни, для всех тех сокровищ, что хранит наша душа, недостаточно места - и не помогает никакая сублимация.
Постепенно, шаг за шагом, стежок за стежком, мы забываем наш говор, мы забываем, что такое "мыслить" - это слишком сложно и абсолютно бесполезно, если мы находимся в духовной изоляции.
Конечно, можно предположить, что так было всегда, а это ложное ощущение, что где-то когда-то было лучше - лишь иллюзия, связанная с отсутствием каких-либо достоверных свидетельств о жизни не-сейчас или не-здесь. Я долгое время находился во власти убеждения, что, двигаясь по временной прямой в обратном направлении, мы можем видеть примеры социальных систем, которые были здоровее с точки зрения психологии. Нет, не было так: век-два назад уже были камеры-одиночки в тюрьмах, уже были истории серийных убийств, уже проявила себя истерия. Древний мир - Античная Греция, например, - вообще казался мне чем-то вроде мечты. И что же? Не было там отклонений от нормы? Были, еще как были: просто сама категория нормы тогда была шире из-за неявленности, непредставленности всех аспектов этой категории в сознании людей. И лишь действительно крайние проявления, лишь патологии, удостаивались ярлыка "отклонение от нормы".
Многие знания - многие печали. Плачет философ или смеется - не столь важно. Важно то, насколько эти знания помогают нам менять реальность. Древний мир награждал своих богов относительным всеведеньем. Развитие науки вложило в нас тот же дар - относительное всеведенье. Боги древнего мира создавали вещи, формировали реальность, подчиняя ее своей воле - своим "всеведеньем"; а что можем делать мы? Мы - такие продвинутые, такие цивилизованные, забыли о своей богоподобной природе и предали ее забвению.
А себя - молчанию.
Несмотря на то, что, вроде бы сейчас люди нашего поколения сами позиционируют себя как раскрепощенных и коммункабелььных, искренность явно где-то потерялась. Искренность в современном обществе - не comme il faut, дурной тон.
Наверное, я поняла для себя только кусочек из твоего поста, извини.
А вот с исторических позиций: было ли вообще слово, которое вводило бы такой жанр в разговор? Я почему-то не могу припомнить ничего подобного.
Мне все же кажется, что жанр как раз остался, но видоизменился по своей цели: теперь мы говорим по душам, когда этого требует ситуация - в любви признаться, откровенно поговорить с человеком, с которым у тебя проблемы в отношениях. Из своего опыта могу, правда, заключить, что даже в этом случае "открывающийся", во-первых, остается в рамках "уместного"(т.е. открывается не полностью) и, во-вторых, в половине случаев встречает агрессию в качестве ответа.
И еще: правильно ли я понимаю - жанр этот предельно монологичен, он подразумевает долгое, протяжное высказывание - и адекватный ответ со стороны слушателя? Но адекватность чаще всего в нашем сознании подменяется "желаемым, ожидаемым, предполагаемым"?
Вообще это очень интересная тема, на уровне языка выявляются многие ментальные изменения, изменения национального самосознания.
Что касается "игры в бисер"... Для меня это сейчас очень чуждо. Как и жизнетворчество, интеллектуализация и вообще разговоры о метафизическом. Иногда мне за это "стыдно" и неудобно, особенно при общении с "лицейским кругом", но это, более-менее, сознательный выбор. Интеллектуализация и предельная саморефлексия в моем случае приводит к деструктиву и торможению деятельности. А "по душам" - очень органичное, хотя и часто это "по душам" доставляет ощутимый дискомфорт.
Мне в самом акте коммуникации интересен и важен именно этот "я"-аспект: какие психические процессы предшествуют коммуникации? какова подоплека этих процессов? какая потребность удовлетворяется ими? и тому подобное. Поэтому для меня жанр монологичен(это я так пытаюсь реабилитироваться).
Если тебя не сильно отвлекает подобное от экзаменов: можешь пояснить про "непрестижность"? Она как-то связана с "жаловаться-это-не-круто"-мнением?
Я не вижу причин стыдиться. Ты, конечно, описываешь свою ситуацию так, словно тебя интересуют только сорок семь способов приготовления пельменей, но это же не так. Просто ты нашла подходящий тебе и никому другому баланс между жизнью духовной и жизнью м... мирской? "Норма" - как категория - всего лишь производная от продуктивности, если мы говорим о социальном. Но я, возможно, тоже вычленил лишь то, что мне показалось близким.