Блядский рот! Сидел только что, с наивной мыслию, что мне хватит сил и мужества выложить sukina koto сюда. Ан нет, хуй. Просто страшно. До дрожи и тошноты. Не самое лучшее, но безусловно - родное. Наверное, поэтому и страшно.
БлизнецыБлизнецы
Пролог
В семнадцать лет начинаются цветы и конфеты.
В семнадцать начинают звать к себе: «посмотреть что-нибудь». Ясное дело, просто разговорами посиделки не кончаются.
А ты думаешь, что тебя зовут, потому что ты — такая хорошая. Конечно же это не так. Тебя зовут — потому что хотят. Нет, не говорить.
В одиночестве, каким-то чудом выцепив из загребущих лап вахтерши ключи от кабинета, сидишь в классе и слушаешь Реквием. Легкие разрывает кашель. В животе — противная тяжесть. И голод, голод в глазах. Ты встаешь со стула, делаешь несколько неуверенных шагов; проверяешь точно ли закрыт кабинет изнутри; глазами шаришь по столам, боясь потерять ключ. Сейчас нет ничего проще, чем открыть окно, встать на подоконник и представить, что ты — летишь. Но ты не делаешь этого — ты ведь правильная девочка, которая знает, что такие полеты хорошо не кончаются, верно?
Дома — там, куда ты теперь приходишь, как на войну, ты забыла книгу. Книга — единственный твой собеседник, который не предает и не обманывает, что бы тебе там ни говорили на философии о ложности всего сказанного. Ты-то точно знаешь, что книга тебе не лжет. Это какая-то классика зарубежная в оригинале. Зачем врать в художественном произведении? Не за чем.
Музыка идет на новый виток. Маленький динамик раздражает; нестерпимо хочется выбежать из кабинета, чтобы никогда в него не вернуться. Ты давишь это желание со всей наивностью юношеского максимализма, на который способна.
И в этот момент что-то рвется. Бездумно ты садишься прямо на пол, на этот грязный пол, по которому сегодня уже ходили десятки людей, садишься и плачешь. Плачешь и плачешь. Чье-то сопрано, чей-то тенор, чей-то баритон — все сливается воедино, все поет тебе Реквием. Твой глубокий вдох прерван нечаянным всхлипом, ты прерывисто выдыхаешь. Так дальше нельзя.
Ты оправдываешь друзей, которые должны быть сейчас с тобой. Они заняты, у них своя жизнь, им — некогда. Ты не хочешь докучать им. Ты уже отказалась писать смс без веской на то причины. Только чтобы назначить встречу или уточнить что-нибудь. Один лишь раз ты отправила фразу «экзистенциальное одиночество» знакомому, просто так. Он подумал, что ты страдаешь. Потом, когда узнал, что тебя просто забавляет слово «экзистенциальный», перестал писать.
От музыки звенит в ушах, ты до сих пор плачешь, прикусив костяшки пальцев левой руки. Ты вспоминаешь. Каждое свое слово, каждое свое дело. Каждого, кого знала.
Наконец, приступ заканчивается. Ты торопливо собираешь вещи и выходишь из кабинета.
Экзистенция
Лора только-только сделала заказ в кафе, когда позвонил Артем.
- Лора! С наступившим!
- И тебя с наступившим, - ответила Лора, улыбнувшись.
- Слушай, приезжай к нам, мне тут скучно.
- М? И как я тебя буду веселить?
- Ну.. мы найдем какое-нибудь уединенное место.
У Лоры потеплело на сердце: в Артема она была влюблена буквально с первой их встречи. Он, невообразимо красивый, был молодым и подающим надежды музыкантом, а она росла книжным червем с болезненно обостренным чувством Красоты и тягой к стихам. Ей так хотелось быть ближе к нему, быть для него важной. Он ведь самый красивый человек на свете! Ради одного его теплого взгляда Лора могла бы перевернуть мир. Вот только Артем, знавший о ее чувствах, никак не хотел сокращать дистанцию, а тут... Позвонил, позвал — сам!
- Хорошо, я приеду минут через сорок. К тебе домой или куда?
- Ко мне. Буду ждать.
Пока Лора говорила, принесли ее кофе. Торопливо выпив его и расплатившись, она бросилась к остановке. Нервно поглядывая на дисплей телефона, отсчитывая оставшиеся минуты, которых, как всегда, не хватало, пусть и тянулись они медленно-медленно.
Наконец, подошел ленивый автобус, маленький, вечерними сумерками превращенный в большого грязно-белого жука, с зелеными полосками по бокам и мутно-серыми стеклами.
Пятнадцать долгих минут она ехала, не выпуская телефон из рук, пока не показалась нужная остановка и фасад стоящего рядом с ней дома. Дома, где жил самый красивый человек на свете. Едва ли не бегом она дошла до двери подъезда и буквально взлетела на пятый этаж. За дверью квартиры слышалась музыка, смех. Отдышавшись и пригладив волосы, Лора нажала на пуговицу звонка.
Дверь открыл Валера, младший брат Артема. Обнялись. Повесив куртку на вешалку в прихожей, Лора прошла в комнату, где сидела основная часть компании. Она огляделась. Артема не было.
У Валеры, принесшего ей стакан дрянного белого вина, она спросила:
- А где Артем?
- Он э.. несколько занят, - замявшись ответил Валера.
- Я тогда на балкон покурить схожу.
Вернувшись в комнату, она увидела Артема и какую-то смутно знакомую Лоре девушку. Он, без рубашки, сидел, прислонившись к стене, и обнимал ее за плечи. По их взглядам, по ее щебету, по всему их поведению было видно, что веселить уже некого. Лора не знала, что бывает, если в глаза насыпать соль, но сейчас ей казалось, что именно это и произошло. Горячо, больно.
Она надеялась, что сухо поздоровалась и с Артемом, и с этой девушкой, имя которой всегда услужливая память никак не хотела ей раскрыть.
Ей было противно здесь, она задавалась лишь вопросом «Зачем?». Зачем она пришла сюда? Зачем так торопилась? И еще тысячи и тысячи значений, выраженных одним лишь словом «Зачем». В каком-то забытьи она выпила еще несколько стаканов вина, выпила какую-то дрянь со сливовой отдушкой, спела с Артемом несколько песен и, попрощавшись только с Валерой, который хоть и отговаривал ее, но все же закрыл за ней дверь, ушла из этой пропахшей ее болью квартиры.
Дорожка, скользкая от сбитого сотнями ног снега, казалась Лоре дорогой к небу, к успокоению, к смерти. Ей хотелось взять кого-нибудь за руку и читать этому человеку стихи. Только так она могла выразить всю ту боль, что испытывала сейчас. Только так она могла дышать. И только так мог начаться Новый Год. Год, когда ей исполнилось семнадцать.
Эвфемизм
Иногда Лоре хотелось стать бабочкой. Маленькой, легкой, с белыми крыльями. Порой это желание приходило к ней в самое неподходящее время. Например, на занятиях. Сначала оно было похоже на тление уголька в груди, потом — на жуткую резь животе. Лора мучалась, но терпела. Потом, дождавшись звонка, божьего дара, посланного всем измученным школьникам, она сломя голову неслась в гардероб и брала там свою куртку. На этом этапе была всего лишь одна возможная неприятность — знакомые.
Эти лица, часто просто мерзкие, всегда стремились ее задержать, заговорить, заморочить ей, страдающей от своего неправильного желания, голову.
Миновав всех, словно Колобок из сказки, она принимала свой ментоловый активированный уголь. Уголь, что мог превращаться в пепел и дым. Теперь даже хитрая Лиса не показалась бы ей страшной — она ведь уже в состоянии с ней бороться, потому что свободна от своего желания.
Методы борьбы, выработанные Лорой, были просты и не отличались разнообразием. Плеер в уши — и бегом, как можно дальше от самых популярных «курилок». И лицо, лицо позлее.
Время, отведенное на борьбу с резью в духовном животе, всегда равнялось пятнадцати минутам. На их излете она возвращалась, грустная и какая-то светлая, что-то повторяющая шепотом. Может песню, что только что услышала, а может и стихи, прочитанные вчера на ночь.
Депривация
Лора мечтала всегда. Когда торопилась — мечтала, когда ленилась — мечтала. Вот и сейчас, после долгожданной встречи с братом, она перекатывала в памяти каждое мгновение встречи и думала, как все могло быть иначе.
Что было бы, если бы она сказала все не так, если бы у нее было больше денег, если бы вдруг, словно черт из табакерки, в пространство встречи ворвался бы ее духовный близнец.
Своего духовного близнеца она представляла особенно четко. Это обязательно был бы парень. У него были бы длинные темные волосы, пронзительные серые глаза, бледная кожа и тонкие руки с длинными «музыкальными» пальцами. Они бы иронизировали друг над другом, проявляя чудеса остроумия, которое почему-то исчезает в реальной жизни. Они бы всегда были вместе, невнимательные к поцелуям и не знающие им счета. Свободные и от ревности, и от верности, открытые только Любви, Красоте и Знанию. Они бы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, и не было бы ничего прекраснее этого чувства.
Ей хотелось показать брату, что она чего-то добилась. Что у нее что-то есть. Хотелась показать всю свою внутреннюю силу.
Но брат этого никогда не видел и не мог бы увидеть.
Сублимация
Лора увидела этого человека случайно. Он ехал в автобусе, опираясь спиной на огромное замерзшее стекло. Восторженное лицо, обращенное к какой-то маленькой книге, чуть приоткрытые губы. Этот человек был удивителен. Лора почти сразу почувствовала их духовное родство. Ей вдруг показалось, что она уже влюбилась в этого человека, не зная ни его имени, ни того, что он читает.
Осторожно, будто боясь чего-то, она приблизилась к нему, пытаясь совладать с волнением охватившим ее, и спросила:
- Извините, а что вы читаете?
Он пристально посмотрел на нее. Лора задрожала.
- Зинаиду Гиппиус.
- Правда? - восторгу Лоры не было ни предела, ни достойного слова в русском языке. Это всепоглощающее чувство радости, чувство узнавания в другом человеке частицы себя, чувство безграничной любви и нежной привязанности к этому незнакомцу, было больше, ярче, чем все, что она испытывала раньше. - Я ее очень люблю.
Незнакомец посмотрел на нее, в его глазах мелькнуло то же чувство восторга, что только что обуревало ее душу. Он говорил еще что-то, но она почти ничего не слышала, пока он не сказал, что выходит на следующей остановке и не предложил сходить в кафе. Лора не торопилась. Она протянула ему свою обветренную руку и сказала:
- Лора.
- Леша. Пойдемте.
И они вышли из автобуса. Добрались до кафе, взахлеб рассказывая друг другу, как и когда впервые познакомились с творчеством Гиппиус, заказали кофе, перейдя в своем беспрерывном разговоре на обсуждение других любимых поэтов. Читали стихи наизусть, порой подхватывая знакомые строки и улыбаясь. Чувство приязни росло, закрывая собой все. Лоре хотелось остановить время, чтобы эта случайная встреча, казалось бы, предопределенная кем-то свыше, никогда не кончалась.
Они просидели в кафе четыре часа, их голоса охрипли. И уже нужно было идти домой. Обменявшись номерами телефонов, они разошлись в разные стороны, пообещав самим себе и друг другу встретиться еще раз.
Анафема
Лора переписывалась с Лешей вот уже четыре дня. После тех памятных посиделок в кафе, они решили повторить встречу. Но, на этот раз Леша пригласил ее к себе. Лора с радостью пошла — она очень хотела показать Леше музыку, которую она слушает.
Они прошли в его комнату. Болтали о чем-то. Лора никогда не верила, что можно болтать обо всем и ни о чем одновременно, но так и было.
В какой-то момент Лора почувствовала Лешино дыхание у себя на шее. Кровь прилила к лицу. Ей было так хорошо! Потом дыхание сменилось прикосновением губ. Лоре в голову пришла мысль, что где-то она ошибается.
Все произошло как-то быстро и будто бы не с ней. Впрочем, Лора понимала, что если бы она сказала «нет!» ничего бы не было. Но она не могла. Или не хотела.
Все произошло.
Они закурили.
Внутри Лоры что-то оборвалось.
«Нет больше близнеца. Есть мужчина и женщина, которые переспали», - подумала Лора.
Леша что-то сказал ей. Поцеловал в лоб. Потом посмотрел на часы и произнес:
- Мне надо идти, тебя проводить?
Лора не знала, чего она хочет. С одной стороны, ей хотелось еще побыть с Лешей, доказать себе, что ничего не изменилось. Но... Изменилось. В действительности больше не было их-двойников, были они-любовники.
- Я не хочу тебя обременять, - ответила Лора, слабо улыбнувшись.
- Что ты! Мне совсем не трудно!
- Хорошо, проводи меня до остановки.
Собрались быстро и почти молча. Леша пытался как-то разбить ту тишину, в которой утонула Лора. Говорил какие-то глупости, даже обнял ее, что-то рассказывал, пока шли до остановки. Лора молчала или кивала головой. Она была себе противна. Она говорила себе, что не должна была поддаваться. А внутри просыпались стихи. Ее стихи, ее отражение. Одни били ее по лицу, другие принимали к груди, третьи обнимали за плечи, пытаясь приободрить. Но напрасно. Все внутри Лоры рухнуло. Был только пепел. Сизый пепел дрянных сигарет.
Подошел автобус.
- Давай еще встретимся, - сказал ей на прощание Леша.
- Да, конечно, - пробормотала Лора в ответ.
Они обнялись, и Лора, не оглядываясь, села в автобус. Она не смотрела на Лешу. Совсем.
Закрыв глаза и пару раз перекатив Лешино имя на губах, она включила плеер. Отбивая ритм ладонью по бедру, Лора стала, едва-едва шевеля губами, подпевать.
Кульминация
Лоре хотелось кричать. Кричать в этот снег, в это утро, в эти дома за окном.
Лору душила злость. Лору душили ее стихи. Она была переполнена ими. До края, через край. Стихи били ее по лицу, по плечам, словно плеть. Ножом врезались в тело.
Ненависть. К себе. Она вынуждена была принять, признать свою ошибку. Но смириться с ней Лора не могла.
Она обманула себя — поверив, что кто-то может быть таким же, как она, чувствовать — так же, думать — так же. Что где-то есть ее близнец.
Этот обман стоил ей... чего? Спокойствия? Нет, она сейчас спокойна. Совсем спокойна. Но чувство разочарования петлей обвивалось вкруг шеи.
Громче. Лора наконец закричала. Она кричала стихи, свои, чужие — не важно. Она плакала. Плакала так, как могла бы плакать вся природа. Лора сейчас казалась себе бурей, рыдающей над уходящей весной. Казалась себе метелью с ее колючим снегом стихов и злым свистом охрипшего голоса.
Лора — буря, Лора — метель, грузно осела на пол. Грудь болела. Или это болело сердце? Плач, рев, перешел в рык, потом — в скулеж. Собственный голос раздражал Лору. Она прикусила костяшки пальцев. Скулеж набирал силу, становясь воем.
Эпилог
Приступ кончился. Ты делаешь рваный, действительно рваный, будто бы ступенчатый, вздох. Ты смотришь на красные пятна на руке, оставшиеся после укуса. Выплевываешь из гортани истеричный смешок.
Вокруг все те же парты, те же стулья. Все то же. Но ты, что секунду назад была страдающей богиней, ты, чью боль едва ли бы в полной мере отразили бы шторм и ураган, снова стала человеком.
Ты закрываешь глаза, хмуришься, снова глубоко вдыхаешь. Теперь — ровнее, теперь — никто не узнает, что было минуту назад.
Торопливо собираешься, стараясь следить за движениями своих рук. Нельзя, что бы они дрожали. Тетради плотно прижимаются к учебникам в сумке. Смотришь по сторонам в поисках ключа.
И выходишь из кабинета, не забыв запереть за собой дверь.
Блядский рот! Сидел только что, с наивной мыслию, что мне хватит сил и мужества выложить sukina koto сюда. Ан нет, хуй. Просто страшно. До дрожи и тошноты. Не самое лучшее, но безусловно - родное. Наверное, поэтому и страшно.
Близнецы
Близнецы